da-rin.ru

Я мало жил, но сердцу ясно,
Что мир мне чужд, как миру я – прочитал стоящий перед обшарпанной чёрной дверью человек корявую надпись на этой самой двери, сделанную мелом и полустёртую. Помолчав, подумав и сказав многозначительно-безнадёжное «Мда», человек откинул упавшие на глаза пряди светлых волос и постучал в дверь. Втайне опасаясь, что она рассыпется. Как это ни странно,  но дверь осталась на месте. За дверью было тихо, но спустя несколько минут раздалось:
-И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.
Возникла пауза. Далее раздалось:
Я взглянул, и вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.
Далее кто-то включил музыку. Голос продолжал:
И когда Он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри.
Музыка стала ещё громче. Голос поднялся почти до крика.
И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нём дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.
Человек окинул взглядом изрядно загаженный подъезд и собрался уже было опять постучать, но вдруг вслушался:
И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороный, и на нём всадник, имеющий меру в руке своей.
Музыка была мрачной и через некоторое время человек понял, что это – Моцарт. Один из его реквиемов.
И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай.
Человек покачал головой и постучал ещё в дверь. Оттуда раздалось:
-Что?
И голос:
И когда Он снял четвёртую печать, я слышал голос четвёртого животного, говорящий: иди и смотри.
Человек постучал ещё раз. Дверь распахнулась и на пороге возник шатающийся блондин в красном, отчаянно мотыляющийся в районе дверного косяка и со спутанными немытыми слабо вьющимися волосами, падающими на лицо. Он покачнулся, уцепившись левой рукой за дверной косяк, и изрёк:
Ты кто? – немного заплетающимся языком.
Человек понял, что блондин пьёт, да ещё и не один день, (причиной были для такого вывода отнюдь не валяющиеся за порогом бутылки из-под вина и портвейна), и сказал:
-Я? Я – Нодди. А ты кто?
Блондин ухватился за косяк покрепче и явил миру совсем пьяное лицо с наивными голубыми глазами. Музыка смолкла. Из комнаты раздалось:
И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя смерть;
Сзади блондина, которому было уж вовсе нехорошо, возник человек в тёмном костюме и яркой цветастой рубахе. На глаза падала чёрная чёлка. Он был не совсем трезв. Положив руку на плечо блондину, он изрёк:
-Вы что-то хотели? – и, потянув блондина на себя, сказал тихо: - Пойдём, дружок, тебе пора спать… Мы тебе больше не нальём…
Из комнаты донеслось:
-И ад следовал за ним…
Блондин тянул руку к Нодди с невнятным бормотанием, но был оттащен своим товарищем подальше. Товарищ же, обхватив блондина за туловище, сказал:
Вы проходите, проходите…
Из комнаты донеслось:
И дана ему власть над четвёртой частью земли…
Чёрный прислонил утихшего блондина к стене и закрыл дверь за вошедшим Нодди, которому сразу бросилась в глаза надпись напротив, почти под потолком, сделанная жёлтым мелом на стального цвета стене, тем же почерком, что и снаружи на двери:

             О, пусть я кровью изойду
             Но дайте мне простор скорей.
             Мне страшно задыхаться здесь,
             В проклятом мире торгашей.

Блондин благополучно сполз вниз по стене и свесил голову на грудь, что-то тихо бормоча. Мимо Нодди по полу, дребезжа, прокатилась бутылка. Черный осторожно прошёл справа, ибо прихожая была чрезвычайно тесна, особенно из-за нагромождённых сбоку ящиков. Из комнаты донеслось:
Умерщвлять мечем и голодом, и мором, и зверями земными.
Черный развернулся в сторону дверного проёма и заорал:
Кто-нибудь заткнёт этому идиоту пасть?
Голос стих. Черный вздохнул с облегчением. И тут из комнаты раздалось, мелодично и звонко:
-Возлюбленные! Прошу вас, как пришельцев и странников, удаляться от плотских похотей, восстающих на душу, И провождать добродетельную жизнь между язычниками, дабы они за то, за что злословят нас, как злодеев, увидя добрые дела ваши, прославили Бога в день посещения. Итак…
Черный с воплем:
Нет, он надо мной издевается! – покачав головой, ринулся в комнату. Блондин спал. Нодди прошёл в комнату. В комнате было совсем мало мебели. Голые стены, мебель, затянутая белыми полиэтиленовыми чехлами, огромное окно во всю стену, на противоположной стене ещё две двери, закрытые, белого цвета, и пол. На полу надпись чёрным маркером:
    
Они меня истерзали,
И сделали смерти бледней, -
                         Одни – своею любовью,
                         Другие – враждою своей.
                         Они мне мой хлеб отравили,
                         Давали мне яда с водой, -
                         Одни – своей любовью,
                         Другие – своей враждой.
                         Но та, от которой всех больше
                         Душа и доселе больна,
                         Мне зла никогда не желала,
И меня не любила она!

Прямо посреди комнаты на стуле сидел ещё один человек, с черными вьющимися волосами до пояса, в белой рубашке навыпуск, в красных драных джинсах и босиком. Он сидел, опершись руками на спинку стула, бессильно уронив голову и держа в одной руке полупустую бутылку красного вина. Прямо перед ним стоял Черный и вырывал листы из книжки в красной клеенчатой обложке без надписей и бормотал:
Вот тебе от Луки… Вот тебе от Иоанна… Вот тебе Деяния… вот тебе 1е Иоанна… вот тебе Иуда… вот тебе к Римлянам… вот тебе 1е Коринфянам… вот тебе 2е Коринфянам… вот тебе к Ефесянам… вот тебе к Филлипийцам… вот тебе оба к Фессалоникийцам… вот тебе оба к Тимофею… и к Титу… и к Филимону… и к евреям… И вот тебе твоё любимое Откровение Иоанна Богослова! На, получи! Надоел уже, цитировать всё и вся!
Нодди подошёл к окну поближе и прочитал с некоторым трудом сделанную над окном надпись: «не приписывайте художнику нездоровых тенденций: ему дозволено изображать всё», после чего повернулся в сторону сидящего и Черного, застав тот момент, когда Черный размахнулся и швырнул остатки книжки в лицо сидящему. Тот вяло отмахнулся зажатой в руке бутылкой вина и пробормотал:
Да пошёл ты…
Нодди вежливо напомнил о себе:
А кто это написал? – спросил он, показывая на надпись. Черный повернулся к нему. Сидящий
    спросил, слегка махнув рукой с бутылкой:
А ты, собственно, кто?
        Нодди пожал плечами.
Я – Нодди.
Сидящий сказал:
А я поэт. И я напиваюсь.
И приложился к бутылке. Нодди посмотрел на них и сказал:
Вообще-то мне нужен Дэвид. Или, на крайний случай, Боб.
Поэт покачал головой и, оторвавшись от бутылки, сказал:
Боба здесь нет.
Черный добавил, пристально глядя на Нодди:
Мы его вообще не знаем.
Нодди осторожно задал вопрос:
А кого вы знаете? Дэвида? Ритчи? Гленна? Джимми?
Поэт, опять оторвавшись от бутылки, сказал:
Насчёт их – где-то там.
И махнул в сторону дверей. Нодди пошёл к двери, но на полпути остановился и спросил, неуверенно робко:
Можно, да?
Черный ответил лёгким кивком и пристальным взглядом. Нодди  подошёл к одной из дверей, к той, что была ближе к окну, и только тут заметил, что на ней было нацарапано чем-то острым: «анфилада» - тем же почерком, что и остальные надписи. Нодди повернул ручку и вошёл внутрь.

В комнате было одно окно, полузаклеенное скотчем, картоном, досками и черной бумагой в дырочку. Сквозь отдельные пустые места пробивался дневной свет, что было странно, ибо когда Нодди пришёл к входной двери, садилось солнце. Комната имела такой вид, как будто её только что покинули. В углу была кровать, низкая и незаправленная. Напротив, справа от двери, была тумбочка, а на ней – проигрыватель с неснятой с него пластинкой Иглз – Отель Калифорния. Между ними на стене, почти под потолком, висел плакат Свит Баллрум Блитц. Стены возле кровати были исписаны; на одной было написано:

                Чтобы не принес тебе новый день, -
                От него не спрячешься в новом углу
                                Играя с ним в прятки, ты ничего не изменишь.
                Если ты танцуешь со своей печалью,
                                Рано или поздно это кончится плохо
                Но ты уже привык к безысходности
                Что ж, ты не ждешь от жизни ничего особенного.

 На другой:

Злобный зрачок, прижатый к глазку,
Шныряет, и его закрывает дырявое веко
Моё тело краснеет
Розги свистят.
Немного сноровки, и вот я уже извлекаю пользу.
Наказание? Награда! Наказание?! Награда!!
Меня привязали… взвалили на кровать…
Игла проткнула мне руку…
Но я развязался! Чёртовы крылья вырвались
наружу у меня за спиной
(Я как вырванный зуб!)
Я взлетел!
(Крысы в Раю! В Раю завелись крысы!)
Это бунт на Небесах!

Нодди обернулся назад. Над дверью и сбоку от неё была чёрная аккуратная надпись: «Жить в таком душевном состоянии – невыразимая мука! Неужели не найдётся никого, кто бы потихоньку задушил меня, пока я сплю?» Что-то отвлекло его внимание и он обернулся. И только тут он заметил надпись под плакатом на белой стене, сделанную простым карандашом, и переходящую на коричневый пол, где была продолжена замазкой:

Мне снился сон. Я был мечом.
В металл холодный заточён.
Я этому не удивлялся.
Как будто был здесь ни при чём.
Мне снился сон. Я был мечом.
Взлетая над чужим плечом
Я равнодушно опускался,
Я был на это обречён.
Мне снился сон. Я был мечом.
Людей судьёй и палачом.
В короткой жизни человека
Я был последнею свечой.

Нодди опустился на колени, чтобы прочитать то, что написано дальше, и вдруг заметил, что под кроватью стоит покрытый пылью чемодан. Да и под кроватью было много пыли, как будто в комнате давно не жили. В пыли на полу был стёрт кусок и пальцем начертано Твигги английскими буквами. Нодди запомнил имя и продолжил читать дальше:
 
В сплетенье помыслов и судеб
(слова перешли на пол)
Незыблем оставался я.
Как то, что было, есть и будет.
Как столп опорный бытия.
Глупец, гордыней увлечён.
Чего хотел, мечтал о чём?
Я был наказан за гордыню.
Мне снился сон.
Я БЫЛ мечом.
Один раз среди ночи я проснулся.

Нодди поднялся с колен, окинул комнатушку вглядом и вышел. Возле двери он заметил, что весь измазался в замазке. Надпись была сделана в то время, пока он читал то, что было написано у двери. Нодди стало не по себе и он вышел. Выйдя, он прошёл к второй двери.

На ней же было написано: «Рюноске?» Возле двери Нодди отметил, что мебель, стоявшая вначале у этой стены, исчезла, равно как и поэт. Нодди резко обернулся: Поэт сидел на стуле и смотрел в его сторону. Рядом стоящий Черный кивнул ободряюще и Нодди шагнул в раскрытую дверь, которая сама закрылась за ним.
Он оказался в достаточно просторном помещении. Где-то тихо играла музыка, ненавязчиво так. Нодди сделал несколько шагов, отодвинул какую-то тряпку и вздрогнул: ему в глаза ударил яркий свет, высветивший какого-то человека в подтяжках, клетчатых штанах, с бакенбардами, вьющимися волосами до плеч и в цилиндрах. Нодди вздрогнул и узнал в этом человеке себя. Свет погас и зажёгся – стоящие по углам торшеры. Под одним из них, или возле него, сидел Дэвид в кресле и спал. Стену напротив двери скрывал тёмный красно-чёрно-коричневый ковёр. На полу был такой же. По углам стояла мягкая мебель такого же цвета. Возле стены, справа от того места, где стоял Нодди, стоял телевизор на ножках, которые мерцали и исчезали, и тогда появлялась тумбочка. Экран телевизора мерцал помехами и ничего не показывал кроме чёрных и белых полос. Нодди сделал один шаг и, услышав звон разбившейся слева посуды, вздрогнул. Резко обернувшись, задел плечом лист. Повернулся и увидел висящий на изоленте лист ватмана, прикреплённый к стене и широкой полосой к потолку. На плакате от руки было написано:

Это мой дом, но эти люди говорят, что это не так!
Ты видишь, этот дом – единственное, что у меня осталось!
Столько народу, и они работают так громко и быстро,
Они не понимают, я построил его из того, что мне досталось!

Это случилось – тот человек в грузовике
С такой злобой смотрит на меня

Он уже забивает скобы в стены всего, что у меня было
Он дёргает трактор быстро, создавая пыль и руины.
Они оставили мне время, чтобы собраться, и мои слёзы!
Пушка у моего носа – и я останусь без головы!

Это случилось – тот человек в грузовике
С такой злобой смотрит на меня

Он забивает скобы в стены моего дома
Он забивает скобы в стены моего дома!

Нодди дочитал под аккомпанемент бьющейся посуды и обернулся на звук. Прямо перед ним, в другом конце комнаты, была задёрнутая штора. Из-за шторы и доносился звон. Нодди не знал, когда смолкла музыка. Посуда билась в полной тишине и очень ритмично. Нодди, бросив последний взгляд на спящего в кресле Дэвида, осторожно двинулся к шторе. Подобравшись к ней почти вплотную, он резким дижением отдёрнул её. В глаза сразу же бросилась надпись:

Но тень уже стала ему женой
И наплодила детей
Но в одну из ночей он взял острый нож
И по улицам города
Двинулся следом за ней.

Следующее, что бросилось ему в глаза – это гора битой посуды. Только тут он понял, что наступила тишина. Нодди подошёл к осколкам и внимательно на них посмотрел. Сзади раздались всхлипы и невнятное бормотание. Нодди резко обернулся: сзади, скорчившись и сжавшись в комок, сидел, раскачиваясь, Джимми, с обезумевшими от отчаяния и боли глазами и залитым слезами лицом. Слёзы текли буквально ручьём. Джимми раскачивался, рыдая и всхлипывая, и бормотал:
Тебе луна, а мне солнце… Тебе луна, а мне – солнце… Солнце… мне… солнце…