КОСЕ

Однажды к Роберту, придирчиво рассматривающему выставленные в газетном киоске ручки и прочие письменные принадлежности, подошел кто-то и, пытаясь заглянуть в его завешанное волосами (темными волосами, падающими на его лицо) и скрытое наполовину темными очками лицо, спросил: «Ты музыкант? Я видел тебя на сцене в клубе». Роберт покачал отрицательно головой. Чувак взвыл: «Но я же видел!» - со слезами в голосе. Роберта хватило только на три минуты подобных настаиваний на своем и он повернулся, снимая очки, явив тем самым миру потрясающий фингал и откровенно расцарапанное лицо. Чувак шарахнулся. Роберт тихо сказал: «Со среды – я писатель.» развернулся на 180 градусов и пошел прочь, одновременно надевая очки, ухмыляясь и посылая мысленное спасибо своей знакомой художнице, которая так здорово его загримировала. Чувак все так же стоял возле газетного киоска, с отвисшей вниз челюстью смотря вслед удаляющейся 25-летней «рок-звезде.». весь идиотизм ситуации заключался в том, что Роберт умел играть на гитаре, но старательно делал вид, что не умеет. Он не был рок-звездой вообще. Он не играл ни в одной из групп. Он просто всем морочил голову, иногда – даже себе. Вчера же Роберт действительно подменял гитариста в одной знакомой группе. Второй гитарист смотрел на него странно – так, будто Роберт имеет пятнистую расцветку лица или вовсе является чернобыльским мутантом. Роберта это крайне забавляло и он, когда уходил, похлопал гитариста по плечу и сказал: «До встречи, виноградинка». По дороге домой ему пришла в голову мысль и он отправился к знакомой художнице. Весь день он ходит теперь с фингалом и царапинами на щеках – по пять на каждой, одна короче, остальные ровные – в тайной надежде, что пойдет слух о том, что было вечером на концерте. Ну, или после концерта. Человек возле киоска пожал плечами, купил тетрадку и ручку и отправился туда, куда хотел, даже не смотря на дорогу и что-то записывая в только что купленной ручкой в только что купленной тетрадке. Он так погрузился в этот процесс, что даже не вздрогнул от неожиданности, когда сзади раздался вопль: «Ты что, меня преследуешь, что ли?» - он оглянулся назад и увидел ту самую рок-звезду, которая смотрела на него поверх темных очков. «Я нечаянно» - пожал плечами графоман и пошел дальше. Внезапно его догнал Роберт и сказал, примиряюще надев очки: «Что пишешь?» собеседник испуганно шарахнулся и покосился на Роберта. Тот пожал плечами и ухмыльнулся. Чувак расслабился. «Я не пишу, я рисую». Роберт заинтересовался и глянул в тетрадку после получаса упрашиваний. Там были три закрашенных ручкой
квадратика. Роберт поднял изумленные глаза на невинно хлопающего глазками из-под челки товарища, который еле сдерживал ухмылку. Товарищ сказал: «Это гениальная картина. Три шмакодявчика, танцующих хоровод. В каждом из нас живет шмакодявчик, зелененький или красненький, но это неважно. Важно, что он есть. И вот ночью, в полнолуние, в 47 часу ночи, они собираются и пляшут, празднуя появление Большого Сиреневого Протоежа, который является их богом, ибо сиреневые ежи никогда не обижали шмакодявчиков, в отличие от пожарных шлангов, которые придушивали шмакодявчиков, но не до смерти, так, чтобы вырубились, и тащили их безжизненные маленькие тела к своему хозяину, Алексею Мересьеву, как приправу для употребляемых им в пищу сиреневых ежей. У сиреневых ежей были целые организации по спасению шмакодявчиков, ибо Мересьев был их врагом и не ел сиреневых ежей без шмакодявчиков:.» Чувак остановился перевести дух. Роберт додумал до конца мысль «Да он издевается», развернулся и молча и ушел. Исписанную спину своей куртки он заметил уже дома, там было написано: «Вступайте в Комитет Охраны Сиреневых Ежиков (КОСЁ). Энди.» и скотчем (!) прицеплена сложенная вчетверо бумажка – трактат о сиреневых ежиках. Она была прицеплена сверху скотчем, а к куртке – на жвачку. Роберт долго ругался, прежде чем оторвал.